Только в этом, и больше ни в чем.
На самом деле им наплевать, жив я или нет. В противном случае они бы предприняли более решительные действия.
Только в этом, и больше ни в чем.
Господи, она была такой чудесной, такой доброй женщиной! Она не заслужила такой смерти. Она вообще не заслуживала смерти. Орсон на секунду прекратил обнюхивать следы. Тут уже ничем не помочь. Так устроен мир, так устроена жизнь человека. Тебе станет гораздо легче, вот увидишь. В моем горле поднялся комок. Это было не горе, а нечто гораздо более прозаическое. Закашлявшись с одержимостью туберкулезника, я согнулся пополам и посеял между красивых знакомства деревьев отвратительную черную устрицу. Лицо мое было липким, и я обтер его потной ладонью.
На жиденькой траве могил и полированной поверхности надгробий, похожие на кладбищенских эльфов, плясали лунные тени листьев, шевелящихся на слабом ветру. Даже при таком скудном освещении я увидел, что ладонь, которой я провел по лицу, измазана сажей.
От меня, должно быть, воняет до небес. Орсон немедленно утратил интерес к беличьим следам, подбежал ко мне и принялся усердно обнюхивать мои туфли, ноги, грудь. Засунул морду даже под мою куртку, а под конец уткнулся носом мне в подмышку. И какая из тебя, к черту, сторожевая собака! Но почему ты не вцепился в их задницу, когда они убежали? Если они вышли через кухонную дверь, то должны были нарваться прямиком на тебя. Почему в таком случае я не обнаружил на заднем дворе парочку негодяев, катающихся по земле, держась за задницы и воя от боли? Пес был явно шокирован моим вопросом и прозвучавшим в нем чудовищным обвинением. Он был миролюбивым псом, а не кусачим. Он был добрым приятелем, неутомимым преследователем брошенных ему резиновых мячиков, вылизывателем людских физиономий, наконец философом.
Ну их, этих злодеев! От злодеев и блох одни неприятности.
